В детстве я очень хотела лазить по деревьям, но боялась. Помню, подойду к старому ореху в нашем огороде, смотрю на его ветки, вверх, на крону. Меня манила высота, где ветер шевелит листву и сквозь нее мелькают блики солнца. Но страх упасть и больно разбиться был сильнее.
Кто из нас может заявить, что никогда в жизни ничего не боялся? Но одно дело — бояться прыгать с парашютом, совсем другое — отказываться от новой, интересной работы, потому что страшно поменять привычное на неизвестное.
Cтрах заполнил живот, пробрался наверх в грудную клетку, сковал горло... Я ничего не могла с собой поделать. Я ненавидела себя и эту ситуацию. «Не хочу! Не могу!». Но отступать было поздно: мой выход объявлен, люди в зале ожидают выступления.
Иногда, мне кажется, что у меня напрочь отсутствует инстинкт самосохранения, или в 1983-м году с конвейера выпустили особенную модель человека с базовой комплектацией, в которую встроен антивирус для борьбы со страхом.
Я хорошо помню, как родился этот страх. Мне семь лет, жаркий июльский день, мы с бабушкой, возвращаясь с базара, упираемся в очередь за мороженым.
Как часто на пути к цели мы останавливаемся из-за того, что нам отказывают в чем-то важном, что требовало от нас больших моральных и/или физических усилий?
Страх был со мной, сколько себя помню. Я определял его присутствие по ощущению неуверенности и тревожности. Какое-то время он находился внутри, потом уходил, и жизнь снова казалась безоблачной.
Мои руки впились в руль. Судорога – и я больше ничего не чувствую. Переднюю панель и колени усеяли крошки лобового стекла. Смятая крышка капота загораживала то, во что врезалась моя машина.