В детстве я расспрашивала бабушку о войне. О той самой, Великой Отечественной. Она очень мало рассказывала о войне. Не хотела.

Но я очень хорошо запомнила то, как она вспоминала самое начало.

— Мы стояли в очереди за хлебом. И тут в громкоговорителях по всему городу: «Внимание! Внимание!...»

В очереди за хлебом моя 19-летняя бабушка узнала, что началась самая кровавая и жестокая в истории человечества война, унесшая в результате миллионы жизней.

— И что ты тогда почувствовала? — допытывалась я

— Да ничего особенного, тогда постоянно какие-то войны были, одной больше, одной меньше. А потом отправили на завод токарем, пули делать для фронта. Пропускать рабочие дни нельзя было, и еды было мало. А в остальном — ничего особенного, жили как жили.

Конечно, может быть это ее история уже с высоты возраста, опыта, Победы. Все-таки память — это творческий процесс. Но…

Я сейчас думаю, как нынешние 19-летние будут вспоминать начало текущей войны? Хотя, что 19-летние, как мы — рожденные в 80-х — будем себя вспоминать?

«Я приклеилась к Ютубу и Твиттеру, Фейсбуку и Телеграму, и следила за потоком невесть откуда взявшихся новостей, в перерывах ломая копья в бесконечных спорах, доходящих до ругани и оскорблений, с людьми, которых я даже не знаю».

Н-да, это вам не пули без права на выходной отливать (или вытачивать, или как их там ещё производят, бабушка вот не рассказала).

Тепличное сознание

Есть те, кого эта, текущая, война коснулась непосредственно. И я даже не буду пытаться притвориться, будто понимаю, каково это. Кризисные переживания в общем-то и отличаются тем, что вообразить их и как-то морально к ним подготовиться абсолютно невозможно. В этом их суть. Когда война становится реальностью, это страшно. Это — трагедия.

Психика к этой реальности быстро приспосабливается, переключается, перенастраивается. Нет, легче от этого не становится, но становится в некоторой степени понятно, что переживает человек, какие у него потребности, понятно, от чего спасаться, с чем бороться. Повторюсь, от этого не легче, это — по-другому.

А есть мы, которых война не тронула непосредственно. Нам, конечно, легче физически. Но наша психика попала в явный диссонанс: игнорировать войну невозможно, а приспособиться к новым реалиям не обо что, так-то ведь ничего не изменилось. Живём как жили.

Я буду писать про этих вот зависших меж двух реальностей нас. Не потому, что наш опыт весомее и более достоин внимания: это не так. В широком социальном смысле наш опыт вторичен.

Но на уровне каждого индивидуума собственный опыт первичен всегда, и требует освоения. А я не могу про опыт войны. Я могу про опыт столкновения войны и мира в отдельно взятой черепной коробке.

Новые важные вопросы

В физическом окружении ничего не изменилось, или изменилось незначительно.

Я вот деньги не могу теперь в Россию переводить и письма отправлять, когда мне надо. Это скорее неудобство, чем кризис. Не считается.

Но изменилась феноменология. Восприятие. Фон. Среда. Произошёл сдвиг парадигм, поднялись вопросы, которые раньше не возникали ни в каком приближении, а сейчас требуют срочного ответа. Я вот вчера застала себя за изучением устройства снайперского прицела.

Раньше национальная идентичность рассматривалась примерно как в анекдоте: «Рыбки, как вам водичка? — Какая водичка?»

А сейчас появились «хорошие и плохие русские», «Россия уехала из России», «русский мир» материализовался. И вот оно, глубокое, экзистенциальное: а Я — кто? А если я русская, что это значит?

Ответов много, а для каждого он свой, причём для самоидентификации может быть что и решающий.

Называют «орком» и «агрессором», но я ведь знаю, что это по описанию ко мне не подходит. И вроде глупые обзывалки, но даже они заставляют как минимум зарегистрировать, отметить, выделить в своём сознании «я этим не являюсь, кто бы что ни говорил». Тоже по-своему важный опыт.

«Сумрак» и понятийный аппарат к нему

Нам, тепличным книжным детям, не знавшим битв, открылось измерение, которое почти как Лукьяненковский «сумрак»: в нём страшно и не понятно, но в нём же открываются те уровни познания себя, которые в привычной нормальной жизни были недостижимы.

Нет, я не хочу доступа в «сумрак» такой ценой. Я его не выбирала и никогда бы не выбрала.

Просто если уж внешняя ситуация стала неизбежной, то выбор только между принимать ли этот «сумрак» как страшное и непонятное, или увидеть в нём наряду с угрозой ещё и потенциал личного роста, доселе невозможный.

Все ли могут увидеть? Нет, не все. И тех, кто не видит никакого потенциала и к чертям шлют этот сумрак, я понимаю.

Недавно мой научный руководитель написал мне такое: «Оля, у вас в работе есть позиция, но нет достаточного понятийного аппарата, чтобы её развернуть. А вот у Густава Юнга на эту тему есть понятийный аппарат». И направил меня собирать понятийный аппарат у Юнга.

Я это к чему. Чтобы освоить сумрак военного времени как новую реальность и познать себя в ней, нужен понятийный аппарат. В социальном и идеологическом разрезе наследие Великой Отечественной Войны такой понятийный аппарат очень даже предлагает. Поколение рождённых в 80-е, моё поколение, с одной стороны, ещё имело возможность прикоснуться к этому наследию, и если не впитать его, то хотя бы изучить и ознакомиться.

Когда твоя картина мира вмещает в себя понятие, что «есть такая профессия — Родину защищать», когда понимаешь, что бывает такое, что «ярость благородная вскипает как волна», срабатывает некоторое узнавание. Его сейчас путают с «поддержкой войны», но на самом деле это — наличие понятийного аппарата не только мирного времени, но и времени военного. Это расширение восприятия до «и войны тоже бывают».

В то же время для нас, тепличных миллениалов, постижение реалий войны было в подавляющем большинстве — задачей факультативной. Не хочешь, не интересно, отвергаешь — никто тебя заставлять не будет, и вполне можешь найти себе окружение, где отказ от этого наследия даже поощряется.

Надо ли удивляться, что, отказавшись и спрятавшись от понятийного аппарата военных реалий, человек сейчас совершенно не может освоить происходящее, и впадает в панику, отрицание, торг. Нет расширения в «и войны тоже бывают и это надо как-то освоить», а значит, когда реальность выходит за рамки восприятия, возникает тяжёлый конфликт с этой реальностью. Плохие новости: в конфликтах с реальностью реальность всегда побеждает. Поэтому с ней лучше не конфликтовать.

Вот тогда неизбежный сумрак — это просто страшно и непонятно, и нет в нём никакой возможности прорастания чего-то нового на уровне личности.

Семиосферы

Несколько лет назад я обучала созданию контента для бренда и в своей методологии отталкивалась от понятия «семиосфера». Тогда объяснение того, что такое «семиосфера», занимало очень много сил и времени. А сейчас мы с разгона врезались в разные семиосферы и нас по ним, простите, размазало.

Семиосфера — это воспринимаемый мир, созданный информационно-эмоциональным фоном.

В доброкачественной форме семиосферу может создать, например, фитнес-клуб, погружая клиентов в мир здорового образа жизни, подкачанных тел, ценности силы и упорства, эстетики кубиков пресса и стильных леггинсов.

В злокачественной форме мы видим семиосферы, созданные политической пропагандой, на которые распались наши общие миры. Зато теперь не надо объяснять, что это такое: на какой бы стороне вы лично ни были, вы наверняка на себе ощутили недоумение «как можно в это верить???» А просто человек по той или иной причине угодил в противоположную от вашей семиосферу, вот и всё.

Между семиосферами тоже идёт война, и она то проходит через всех нас, и тоже открывает глубины того самого «сумрака», который можно либо освоить, либо стать его жертвой.

Запихнуть разбушевавшегося чёрта обратно в табакерку невозможно (и пожалуйста, не надо ассоциировать эту метафору с конкретными людьми, обойдёмся без подросткового ёрничания). Сейчас возможно только выбрать, в какой семиосфере дальше функционировать и каким понятийным аппаратом оперировать.

Психологическая модель «Я / мир» Фёдора Василюка

Про понятийный аппарат идеологии мы поговорили, но есть ещё понятийный аппарат психологии, который в этом опыте расширения реальности очень применим. Я хочу показать вам модель Фёдора Василюка, которая лично для меня многое расставила на свои места. Что сейчас особенно ценно.

Фёдор Василюк, российский учёный психолог, много писал о переживании критического опыта, и кризисах, стрессе, травмах, о потере близких. Но есть у него и фундаментальная модель, так сказать, сценария жизни. Мы в эти сценарии так или иначе попадаем, и наша задача как личности, как человека разумного, эти сценарии узнавать и хотя бы пытаться их произвольно менять. В этом и заключается личная победа в войне обезличивания.

Эта модель представляет собой матрицу, выстроенную по двум критериям:

Внутренний мир (простой / сложный)
Внешний мир (лёгкий / трудный)

Таким образом, мы получаем четыре комбинации, четыре основы для выстраивания личного сценария жизни:

• Я простой и мир лёгкий
• Я простой, а мир трудный
• Я сложный, а мир лёгкий
• Я сложный и мир трудный

Первая комбинация: «я простой и мир лёгкий»

Это по сути своей состояние эмбриона. Есть тело с базовыми рефлексами, есть полностью обеспечивающая потребности этого тела среда, и, собственно, всё. В адекватном варианте, для каждого из нас модель жизни «я простой и мир лёгкий» заканчивается с нашим появлением на свет. Но что интересно: наше поколение потребителей принимает эту модель, этот «рай для эмбриона», как достойную цель. Как то, к чему нужно стремиться, чего хочется иметь, или даже так: не достигнув этого, ты можешь смело записывать себя в лохи.

Герой нашего времени из Инстаграма, который, не заморачиваясь этикой, моралью, самореализацией, и вот этим всем, организовал себе (или ему организовали) пассивный доход, и он теперь занимается тем, что «сходит с ума от того, что ему нечего больше хотеть».

Вторая комбинация «я простой, а мир трудный»

Это позиция школьника в норме, и вечного школьника… ну не то, чтобы в патологии, но в варианте ниже оптимального. Это когда «я сам не разберусь ни за какие коврижки, и мне требуется постоянный надзор». Это, кстати, те самые участники всевозможных курсов и тренингов, которые не просто закрывают пробелы в знаниях и навыках или развлекаются обучением, а прямо реально зависят от постоянного присутствия фигуры наставника в своей жизни.

Люди в позиции «я простой, а мир трудный» наиболее подвержены пропаганде: они предпочитают не факты, а готовые выводы. Поскольку «мир трудный, а я простой», то информацию об этом мире желательно получать в уже разжеванном виде с готовыми выводами и эмоциями.

Третья комбинация «Я сложный, а мир лёгкий»

Это — моя любимая, потому что наш брат помогающий практик в большинстве своём застрял в ней. В этой позиции рождаются набившие оскомину «надо только поверить в себя», «разреши себе изобильное мышление», «образ мышления меняет всё»...

Не подумайте, что я это пишу с сарказмом: в мирное время ситуаций, в которых мир на самом деле легче, чем кажется невротическому сознанию, очень много. И в мирное время на самом деле бывают случаи, когда надо устранить невроз, и решение будет на ладони. Из этого, кстати, может вырасти и магическое мышление, и вера в то, что стоит только поверить / захотеть / как следует проработаться, и всё будет по-твоему.

Кстати, я думаю, что фанатичная позиция «нет войне», требующая постоянного отстаивания и оглашения, — это как раз продукт модели «если я чего-то хочу, то так оно и будет». И кажется, надо только захотеть, доказать, отстоять, произнести как заклинание, и лёгкий мир повинуется глубине моей сложной натуры. А когда мир перестаёт быть лёгким, то естественное последствие такой позиции — тяжёлая фрустрация, сопровождаемая праведным гневом, и состояние глубокой беспомощности, вплоть до депрессии. Знакомо?

И четвертая позиция: «Я сложный и мир трудный»

Федор Василюк пишет об этой позиции, как о позиции зрелого адекватного человека. Мы — люди — созданы со сложной психикой, и наша основная задача в жизни — испытать, на что эта наша сложная психика способна. Это и есть самореализация. А жизнь — штука трудная. И если она таковой не казалась, то только потому, что кто-то другой брал на себя труд обеспечивать нам лёгкость бытия. А мы воспринимали за должное то, что даётся огромными усилиями. И в те моменты, когда усилий недостаточно, чтобы удержать над нами зонтик мира, благополучия и лёгкости, наступает кризис. А так-то, мы просто видим мир в его истинной форме.

Ну, знаете, это когда по мере взросления начинаешь понимать, что еда не сама на столе появляется, к еде на столе ведёт ряд усилий со стороны родителей. И если какое-то звено в этом ряду оборвется, то еда может и пропасть, и что отсутствие еды — это изначальное положение вещей, а наличие еды — продукт преобразования мира.

Собственно, согласно Василюку, стратегия в позиции «я сложный, а мир трудный» — это творческая деятельность. Только не в смысле «креатив, картинки, экспрессия», а в смысле «активное преобразование как себя личностно, так и мира вокруг себя — предметно».

И тут заметьте отличие от третьей модели: не «я изменюсь, и мир последует за мной», а «я себя преобразую, и это даст мне возможность, ресурсы и опору преобразовывать доступную мне реальность».

В модели «я сложный — мир лёгкий» не размечены границы влияния на мир: волшебное воздействие своего желания как будто распространяется на всё. Для примера, опять же: «я не хочу войны, и ожидаю, что это моё непринятие войны заставит войны прекратиться».

В стратегии преобразования границы своего воздействия постоянно отслеживаются и регистрируются. И здесь скорее ход мыслей будет, например, таким: «Я не хочу войны, но прекратить её — не в моей власти. А что в моей власти? В моей власти не потерять близких мне людей из-за разногласий. Что мне нужно, чтобы это исполнить? Мне нужно разобраться со своим желанием повлиять на их точку зрения и со своим неприятием того, во что они верят. Разобравшись с этим, я смогу выработать стратегию общения с ними так, чтобы эти военные действия не внесли раздор в наши отношения».

Видите, всё достаточно конкретно.

Здесь нет ожидания, что «всё само наладится».

Здесь есть внутренняя работа, но у неё иная функция.

И здесь есть четкое понимание, на что я могу влиять, а на что — не могу. И это понимание не для того, чтобы в бессилии опустить руки, а чтобы «делай что можешь, и будь что будет».

Это и есть стратегия творчества, преобразования, ещё её можно назвать проявлением субъектности. Это — зрелость.

Про «сейчас»

И вот что интересно. Бывают периоды, когда у тебя есть вариант не «созревать». Когда можно стремиться к «раю эмбриона», как к ценнейшему достижению, когда можно судорожно держаться за учителей, разжевывающих тебе хитрости жизни, когда можно силой мысли влиять на Вселенную и порой даже успешно, и когда зрелая субъектность, способность преобразования трудного мира сложным мной — это «задачка со звёздочкой».

Но приходят периоды, когда не принимать, что «мир трудный, а я сложный» — это прямой путь к депрессии, неадеквату, панике. К саморазрушению. И когда у тебя один выбор: или расти, или саморазрушаться.

Кризис — глобальный или личный — это такой период, когда отказ от роста равноценен согласию на разрушение. Хотя выбор всё равно остаётся за нами.

Если путь прорубая отцовским мечом
Ты соленые слезы на ус намотал,
Если в жарком бою испытал что по чём,
Значит нужные книги ты в детстве читал.

Я раньше думала, что это слова воинственности. Но теперь понимаю, что Владимир Семёнович смотрел глубже. Это про открытие, что я — сложный, мир — трудный, и единственная возможность не быть «в жизни ни при чём» — это преобразовывать её. Кому-то — мечом, кому то — словом, кому то — топором и лопатой, кому то — скрипкой и кистью. Инструменты не важны, важно то, что кризис — когда «испытать что по чём» — это наш человеческий долг.

И вот тут приходит ответ на вопрос «Так кто — Я?»

А я — это человек создающий и преобразующий. И свою идентичность, как русской (и тут можно подставить совершенно любую национальность) я создаю и преобразую сама. Я решаю, что это значит, как это проявляется, и на что мне при этом опираться, кто бы там что ни говорил.

Коротко: выводы, для закрепления

★ С реальностью не стоит конфликтовать, какой бы неприятной она ни была. Любая реальность, если она освоена и понята, лучше, чем иллюзии.

★ Чтобы освоить новую для себя реальность, нужен соответствующий понятийный аппарат. Постигать понятийный аппарат и осваивать реальность — не значит этой реальности радоваться и оправдывать её. Это просто здоровая адаптация.

★ Для привыкших жить в мирное время, реалии войны (да и любой другой кризис) становятся «сумраком», в котором возможно увидеть то, что раньше не было видно. И это — очень ценно для личности.

Мирное время и жизнь вне кризисов допускают инфантильные модели восприятия себя и мира. Во время кризиса же эти модели становятся разрушающими, а единственной адекватной моделью восприятия становится «зрелость» и позиция преобразования себя и реальности. Кризис показывает, что мир и прочие блага жизни — не данность, а продукт преобразующих творческих усилий зрелой личности.

★ Наряду с остальным, сейчас многие проживают и сильнейший кризис идентичности. Основа этого кризиса — поиск идентичности извне. А зрелая позиция открывает простую истину: мы сами выстраиваем свою идентичность, всегда. И только таким образом мы можем достичь внутреннего мира, несмотря на внешние войны.

Надеюсь, этот текст будет вас поддержкой. Мне точно стал большой поддержкой процесс формулировки этих мыслей и возможности ими делиться.

До пандемии у меня была «аудитория», а я была ей «услугодателем». Но когда началась вся эта жуткая турбулентность, мы пришли к тому, что нужны друг другу в других ролях. Мы нужны друг другу как сообщество, искреннее и поддерживающее.

Так сформировался «круг своих», в котором мы поддержка друг другу, которому я даю материалы создаваемые для некогда коммерческого проекта (техники, медитации, лекции, рабочие тетради) бесплатно. Это наша адаптация к новым реалиям, и без неё было бы намного тяжелее.

Саморазвитие #Осознанность #Психология