23 февраля 2021

Пятнадцать лет в чистоте.
Как жить, будучи зависимым человеком

11172 просмотра

Антон Гордеев
Генеральный директор Центра помощи «Свободные люди».
  • freepeople.kz
  • t.me/freepeoplekz
  • 23 февраля 2006 года я топтался перед дверью квартиры родителей уже минут двадцать и не решался позвонить. В руке был пакет с выкупленным в ломбарде DVD-плеером, пульт от него и диск «Ночной дозор». В кармане — мелочь, хлебные крошки и доза героина в слюде из-под сигарет.

    Мне хотелось просто открыть дверь и войти, чтобы меня ни о чем не спрашивали, по крайней мере сразу… Чтобы не было испепеляющих взглядов, упреков и колких слов. Но я знал, что это невозможно.

    В родном доме меня уже давно только терпели, не доверяли и считали, что я «бешусь с жиру». Сейчас мне предстояло пройти через это снова.

    Дома я не жил уже дней десять. Украл на работе, куда меня устроил отец, дорогие инструменты, дешево их продал и купил наркотики. Я подставил отца и многих других людей, наделал долгов, которые уже целиком или частично вскрылись.

    На тот момент я употреблял героин уже девять лет. Несколько раз загибался от передозировки в загаженных подъездах. Вокруг постоянно кто-то умирал, садился в тюрьму, кого-то убивали. Это стало привычным фоном жизни. До сих пор не понимаю, как я остался жив. Точно в этом нет моей заслуги.

    Несколько раз пробовал соскочить, но успехом эти попытки не увенчались. Может быть, потому что все они были не вполне моими или совсем не моими.

    Иногда родители грозили выгнать из дома, если не брошу. Часто кончались деньги и начинались звонки кредиторов. Угрозы от милиции. Родня на семейном совете решала, что пора избавиться от проблемы раз и навсегда. Мама сама ставила мне капельницы, чтобы снять абстинентный синдром (она до сих пор работает операционной сестрой), меня отправляли к профессору Менделевичу, возили к занахарке, даже братву подсылали как следует меня напугать (а казанская братва это умеет делать очень хорошо).

    За несколько месяцев до этого я сидел со своим барыгой в его «четверке», мы раскумарились и мечтали: вот если бы мы не кололись, сколько бы было у нас денег и энергии, каких бы дел мы могли надвигать!..

    В тот день, с которого я начал свой рассказ, случилось страшное: облегчение, которое всегда приносил героин, после укола не пришло. Наркотик «обезболил» голову, тело, чувства одеревенели, но душа продолжала болеть. Боль вылезла наружу, как грыжа, боль застилала глаза, и теперь я совсем не знал, что делать.

    Мне предстояло встретиться лицом к лицу с отчаянием, от которого все эти годы я прятался в наркотическом сне. Я понял, что достиг дна.

    Сейчас я уже знаю, что это обычный сценарий. Я слышал сотни таких историй. Просто у каждого свое дно. Один гниет в подвале и продолжает употреблять, а другой пересел с «Мерседеса» на «Нексию» и понял, что дальше падать некуда. Твое дно там, где ты его чувствуешь.

    Биохимия несчастья

    Как получилось, что я стал наркоманом? Что и в какой момент пошло не так?

    Поверьте, каждый зависимый человек ищет ответ на эти вопросы. Никто не становится зависимым по собственному выбору. Правда заключается в том, что никто не может знать наверняка, входит ли он в «группу риска». Пагубные пристрастия проявляются у представителей всех классов и сословий. Решающего значения не имеет ни окружающая обстановка, ни уровень образования, ни сила воли.

    Ученые сходятся во мнении, что предрасположенность или устойчивость к аддикциям — это врожденное свойство, обусловленное работой нейромедиаторов и нейромодуляторов в нашем мозге.

    Нейромедиаторы, такие, как норадреналин, дофамин, серотонин и т.д., воздействуют на «центр удовлетворения» и отвечают за ощущения удовольствия и счастья. Получив позитивное подкрепление, человек стремится повторить действие, которое стало его причиной. С помощью этого механизма формируются привычки.

    Нейромодуляторы — это вещества, которые усиливают или ослабляют работу нейромедиаторов. При этом их действие аналогично действию наркотических веществ.

    Собственно, сначала обнаружили эффект, который дает морфий, и начали его использовать. И только спустя десятилетия наука открыла эндорфин. «Эндорфин» — это значит «эндогенный (внутренний) морфин».

    Ученые говорят о наследственной природе этого явления. Люди с зависимостями могут передать предрасположенность своим детям. Но есть исследования, которые говорят, например о том, что употребление спиртного людьми, не страдающими алкоголизмом, тоже снижает их уровень эндорфинов. Восстановится до нормы он только через три недели. Ребенок, зачатый ими в этот период, унаследует пониженную «норму». Он будет менее стрессоустойчивым, более чувствительным и склонным к формированию зависимостей. Разве что степень тяжести может быть разной. Один отделается чрезмерной тягой к покупкам на Алиэкспрессе, а другой перепробует всё, пока не придёт к наркотикам.

    Средство от боли

    Папа выпивал, иногда крепко. Это не казалось чем-то ужасным — почти все мужчины его поколения сидели на стакане. Он не был опустившимся алкашом, работал, содержал семью. Мы с братом росли в самой обычной семье.

    Родители меня любили. И я их тоже. Но доверительных отношений у нас не было. Выслушивать детей, поддерживать эмоционально, помогать им проходить через возрастные кризисы — на это у них просто не хватало сил. Мама с папой были заняты, в основном, вопросами выживания и пропитания. А ты давай ходи в школу, учись без троек, делай что говорят, ешь что дают, носи что купили. Провинился – «Как тебе не стыдно!».

    «Как тебе не стыдно» — заклинание покруче «Авада кедавра». Если хочешь «чипировать» своего ребенка и сделать его жертвой по жизни — хотя бы раз в месяц говори ему «Как тебе не стыдно».

    У всех в моем окружении отношения с родителями было примерно такими же. Вот только я не чувствовал душевной близости вообще ни с кем. У меня были приятели во дворе, я нормально общался с одноклассниками, но делиться сокровенным, говорить о своих переживаниях и, боже упаси, страхах было не с кем. Да и не принято: мальчики же не плачут.

    При этом ситуации, которые меня ранили и пугали, возникали непрерывно.

    Например, играли мы с пацанами в футбол — я стоял на воротах и пропустил гол. Парни рассердились и объяснили мне эмоционально, откуда растут руки у вратаря. Нормальный ребенок ответил бы им что-нибудь в том же духе, послал бы всех куда подальше, в крайнем случае побежал бы маме нажаловался. Я же, никак не проявляя своей реакции внешне, несколько дней потом прокручивал эту историю в своей голове, ругал себя, ругал мальчишек, и чувствовал себя все более несчастным.

    При этом я продолжал делать вид, что все в порядке. И мне это было не сложно.

    В трех школах Казани, где мне довелось поучиться, я всегда был в числе лучших учеников: примерный, дисциплинированный, отличник до седьмого класса, родители с удовольствием ходили на родительские собрания, где ловили свою «минуту славы», слушая, как хвалят меня учителя.

    Удобный ребенок, которого не нужно контролировать. А внутри всё плохо, постоянно всё плохо.

    Случались редкие просветы — например, первая влюбленность. Душа поет, бабочки в животе, все такое. Но потом и там происходит неудача. Обычный подросток попереживает и влюбится снова. «Ненормативный» вроде меня еще глубже провалится в духоту своей изоляции.

    Конечно, я не воспринимал это как изоляцию. Не понимал, что происходит. Я просто жил, испытывая постоянную боль. И подсознательно искал способ от этой боли избавиться.

    Начало девяностых. В стране бардак. Мы росли на улице. Мои сверстники начинали курить уже лет в десять. Я сделал свою первую затяжку, когда мне было двенадцать. Через год впервые попробовал алкоголь. Жить стало веселее и рискованней.

    После седьмого класса я, как большинство дворовых мальчишек, попал в банду. На каждой улице была своя группировка. Я был «сомовский», по имени ее создателя, носившего погоняло Сом. В банде запрещалось бухать и курить шмаль, но мы все равно бухали и курили, опасность быть пойманным и понести наказание добавляла кайфа. Приспособиться к такому образу жизни было тяжелее, чем к образу школьного отличника, но перспектива остаться «чушпаном» без принадлежности к какой-то банде пугала ещё больше.

    Я попробовал все доступные варианты «анестезии» — табак, алкоголь, лак, таблеточки, анаша… Когда очередь дошла до героина, всё встало на свои места. Боль ушла. Я нашел то, что принесло мне облегчение.

    После этого уже бессмысленно было разговаривать со мной, читать нравоучения, что-то запрещать, воздействовать силой. Я был уже там, внутри звенящей безмятежной пустоты и покоя. Слушал, соглашался, кивал, обещал исправиться, говорил то, что от меня хотят услышать — только чтобы оставили в покое и можно было вмазаться снова.

    Вернувшись домой в тот праздничный февральский день, я признался, что больше не могу и не хочу так жить. Через пару недель под Казанью открывался новый реабилитационный центр «Большие ключи». Чтоб не сорваться за это время, я лег в «психушку», где мне снимали ломку с помощью сильнодействующих медикаментов. 12 марта 2006 года стал первым абсолютно «чистым» днем моей новой жизни.

    Сейчас я работаю в клинике лечения зависимостей «Свободные люди», который мы с моей женой Ольгой Агаповой открыли в Алматы. У нас четверо детей, мы стараемся быть внимательными родителями и, надеюсь, у нас получается.

    Я оглядываюсь назад, понимаю, какой большой путь прошёл и сколько еще предстоит пройти в будущем. Ничего этого не было бы, если бы я не смог сделать первый шаг — признать, что у меня зависимость.

    Как понять, есть ли у меня зависимость?

    Наркотиков все боятся. И напрасно. Потому что это лучший маркер зависимости. На самом деле, аддикция может принимать самые разные формы: кто-то сутками не может оторваться от плейстейшен, кто-то тратит на проституток сотни тысяч и даже берет микрокредиты на это дело, кто-то одержим шопингом.

    Компьютерные игры или непреодолимое желание скроллить ленту соцсетей в Международную классификацию пока не включены, но ключевое слово тут «пока». Например, гемблинг (патологическое влечение к азартным играм) и селфиманию уже признали болезнями.

    Селфи — социальный героин. Селфи из спортзала — социальный кокаин.
    В МКБ-11 селфимания отмечена как отдельная аддикция.

    У зависимого поведения, будь то алкоголизм, расстройство пищевого поведения, желание заслужить любовь человека, который тебя отвергает, или потребность постоянно проверять смартфон, всегда есть четыре симптома: одержимость, компульсивность, эгоцентризм и отрицание.

    Например, у меня в кармане деньги заплатить за квартиру, но тут хоба — я вижу в витрине салона телефон новой модели. Загорается лампочка «хочу!». Сделав усилие, прохожу мимо, но в голове уже началась работа: «На квартиру где-нибудь потом найду, а телефон куплю сейчас, тем более что цена со скидкой, и можно в рассрочку…» В этот момент рациональное сознание отключено, я не помню, что это уже пятая рассрочка, которую я явно не тяну. Но банки же добрые, там работают такие понимающие люди (понимающие как раз этот механизм). Одержимый желанием, я совершаю компульсивную покупку и испытываю долгожданную эйфорию — радуюсь, какую хорошую вещь я приобрел, какой я красавчик.

    Меня «вставляет» дня три, потом уровень дофамина снижается и радость от приобретения уходит. Меня накрывает осознание последствий, страх и отчаяние. Чтобы улучшить свое состояние, нужно снова сделать что-то, что поднимет мне настроение. И я точно какой способ сработает — купить что-нибудь. Круг замкнулся.

    Большинство удачных идей являются неудачными. Например, героин.

    Эгоцентризм — это абсолютная вера в свои желания и чувства, которые с ними связаны. Я ведь не стал ни с кем советоваться: «Мне надо заплатить за квартиру, но я очень хочу этот телефон прямо сейчас — что делать?» Любому понятно, что правильный выбор — заплатить за квартиру. Но мне этот ответ не нравится, поэтому я никому ничего не говорю.

    Отрицание — это рационализация своих поступков в собственных глазах. Я могу привести массу плюсов от того, что я куплю телефон и совершенно не замечаю минусов. Я так же легко придумываю оправдания, когда мне нужно объяснить свое поведение себе или другим людям: «У меня был тяжелый день, поэтому я до утра читаю ленту фейсбука и участвую в дискуссиях — мне же нужно отвлечься. Я пью не просыхая, потому что от меня ушла любимая девушка…» Погружаясь все глубже, нахожу доказательства, что я не на дне.

    При этом я твердо уверен, что это я сам принял решение, а не что-то внутри меня, чего я не осознаю и что на самом деле мною управляет. И даже если чувствую, что что-то не так, я уверен, что в любой момент могу остановиться. «Я вырулю, у меня все под контролем». Отрицание не дает обратиться за помощью: «Я сам все исправлю, мне не нужна помощь».

    К сожалению, самостоятельно справиться с уже проявленной зависимостью практически невозможно. Ты сражаешься с врагом, который сидит в твоей собственной голове. И болезнь пользуется всеми твоими навыками и ресурсами.

    Сила разума не способна победить зависимость. В реальности это работает ровно наоборот, «многие знания — многие печали». Только на этапе выздоровления у людей образованных, сильных интеллектуально, появляется шанс воспользоваться своим багажом для борьбы с зависимостью. Выйти из-под ее власти и включить осознанность.

    Зависимость — болезнь замороженных чувств

    Вообще-то, слово «осознанность» мне не нравится. Затаскали его, затрепали, не вникая в суть. Мне больше по душе русское «здравомыслие». Здоровые мысли. Внимательное отношение к тому, что ты думаешь, чувствуешь, делаешь и выражаешь.

    Например, на этапе интервенции, когда зависимому предлагают лечь в клинику, его близкие, друзья, значимые люди собираются и вспоминают светлые моменты, связанные с этим человеком. Они рассказывают ему, что хорошего он сделал, за что они его любят и ценят.

    И только после этого разговор заходит о ситуациях, когда человек, которому они хотят помочь, совершал какие-то плохие поступки: воровал, лгал, садился пьяным за руль, из-за долгов, которые он наделал, семью пугали коллекторы… Они перечисляют факты, связанные с его зависимостью, а не с его личностью.

    То есть, «мы тебя любим, мы помним все хорошее, но у тебя есть проблема, которую мы видим — вот, смотри, как она проявляется. Мы думаем, что тебе нужна помощь и просим тебя её принять».

    Случалось ли вам во время конфликта переходить на личные оскорбления вместо того, чтобы говорить о недостойных поступках?

    Важные элементы успешной реабилитации — предсказуемый внешний контур жизни и внимание к тому, что происходит в твоей голове.

    Жизнь пациентов ребцентра расписана до минуты. Четкий режим дня, обязательная физическая нагрузка, набор рутин, наполняющих день смыслом, общение с терапевтами. Событийный фон сведен к минимуму. Это помогает снизить тревожность, связанную с необходимостью выбирать, как поступить. И освободить ресурсы для наблюдения за собой.

    У зависимых, которые проходят реабилитацию, есть несколько опорных точек:
    - фокус дня  — утром вспомнить о приоритетах, напомнить себе правила «чистой» жизни (мы используем для этого концепцию программы «12 шагов»);
    - дневник, в который они записывают все события дня и свою реакцию на них;
    - анализ чувств — на вечерней беседе с группой они зачитывают свои записи, рассказывают, что с ними происходило и что они по этому поводу чувствовали, получают обратную связь.

    Страх и даже паника не повод для оправдания своих действий. Это всего лишь чувства. Они пройдут. Чувства не факты. Хорошо бы помнить об этом, паникуя.

    Зависимость называют болезнью замороженных чувств. Зависимый человек заливает душевную боль алкоголем, убегает в виртуальные компьютерные миры. «Под кайфом» чувств нет вообще, никаких. Патологическое влечение к чему бы то ни было отвлекает от истинных чувств, заставляет обманывать себя. Чтобы «протрезветь», нужно осознать, что чувства есть всегда, уметь их замечать и правильно истолковывать, отличать чувства от ощущений, научиться говорить о своих чувствах с другими людьми.

    Как часто вы игнорируете свои чувства, не задумываясь о значении сигналов, которые они вам подают?  Умеете ли объяснять свои чувства другим?

    Реабилитация длится несколько месяцев, после чего человек должен адаптироваться к обычной жизни. Тут очень важно, чтобы ему в любой момент было, к кому обратиться за помощью и поддержкой.

    Нужен круг людей, понимающих, что с ним происходит, и помогающих удержаться. Которые, в свою очередь, могут обратиться за поддержкой к нему, так что он тоже чувствует свою ответственность перед ними. Сформировать такую группу поддержки непросто, иногда на это уходят годы, но помощь одного зависимого другому обладает ни с чем не сравнимой терапевтической ценностью. Отдавая — сохраняешь.

    Есть ли у вас круг единомышленников, к которым можно обратиться за поддержкой в ситуациях турбулентности?

    Я зависимый. Всё нормально

    Пятнадцать лет назад я перестал употреблять наркотики. За все это время я не выпил ни капли спиртного. Четырнадцать лет назад отказался от сигарет. Но я каждую минуту знаю, что был и остаюсь зависимым.

    Утром, открыв глаза, я говорю себе: «Я зависимый, все нормально, ничего не изменилось». У меня есть ежедневник на все дни года, в котором записаны принципы «чистой» жизни. И первое, что я делаю, проснувшись — читаю напоминание на сегодня.

    Мы все автоматически, по умолчанию, присоединены к своей голове. Голова у зависимого человека больная. Если я с самого утра присоединюсь к чему-то устойчивому, правильному, выбранному осознанно, а не к инстаграму, компьютерной игре, у меня есть шанс прожить день хорошо, сделать что-то полезное, принести радость своим близким.

    Если нормативный человек может позволить себе денек-другой попинать балду, то зависимому расслабляться нельзя.

    «Играя» с зависимостью, ты почти наверняка проиграешь. Потому что она сильнее. Это надо помнить.

    Болезнь — это твоя природа, которую невозможно изменить. Ты всегда начеку. Ты всегда в процессе выздоровления, но никогда не выздоровеешь настолько, чтобы об этом не думать. И даже если оступился, напоминаешь себе, как ты хочешь жить, и идешь дальше.

    Саморазвитие#Здоровый образ жизни#Осознанность#Привычки