Было пять утра. Солнце еще спало. В разреженном черном зимнем воздухе огромные железные ворота притягивают взгляд, будто вход в пещеру. Издали они напоминают зияющую черную дыру. Кажется, что меня засасывает в них вместе с холодной обволакивающей тканью утра, словно в рот гигантского карпа. Я подхожу к ним и толкаю тяжелую калитку. Калитка дергается, громко скрипнув на дужках замка, но не открывается.

Заперто. Я подпрыгиваю и хватаюсь руками за верх забора. Не люблю перчатки. Обледенелая сталь обожигает кожу рук, будто я сжимаю ладонями раскаленный паяльник. Через пару секунд я уже на той стороне ограждения.

Я нажимаю «PLAY» на одном телефоне и «Начать бег» на втором. Когда я прячу телефоны в карманы ветровки, я начинаю ускорять шаг. Застегивая змейки на карманах, я уже бегу навстречу ветру...

Ветер срывает капюшон, телепая его за спиной, как порванный парашют. Я максимально затягиваю шнурки капюшона, прижимая его к своей голове, и держа их в руках, спрятанных в рукава, прорывался сквозь поток встречного воздуха, словно Дэвид Копперфильд сквозь Китайскую стену. На этом участке стадиона всегда встречный ветер.

Тысячи спрессованных хрустящих снежинок лопаются под каждым моим шагом, наполняя пустоту необитаемого мира своим оглушающим треском. Мира, в котором остались только я, эта асфальтовая дорожка и голос Ассай из первого трэка моего плеера...

Moscow будто бы сон,
В шуме листопада бег рук и ног,
Вижу напротив твое лицо,
Внутри тебя постоянный ток...

Я все время бегаю под одни и те же песни. Двенадцать песен, которые я знаю наизусть, утром и вечером, зимой и летом, ночью и днем. 43 минуты, в течение которых я остаюсь наедине сам с собой, наедине с моей Вселенной. Это будто телепортация — ты возвращаешься через 43 минуты в это же время, но уже другим человеком...

— «Динамо бежит?», — тепло одетый сторож, открыв замок на воротах, улыбаясь, идет по заснеженному стадиону.

— «Доброе утро», — подняв руку, я, громко дыша, пробегаю мимо.

Этот ритуал повторяется каждый раз. С постоянством робокопа он спрашивает меня про «Динамо», как у героя «Джентельменов удачи», а я с непоколебимостью Гастелло, не останавливаясь, пролетаю мимо. Как в той истории, когда парень в магазине музыкальных инструментов все время спрашивает про балалайки, а их никогда не бывает в наличии. Этот диалог, будто закольцованное дежавю, из которого не можешь вырваться, но в которое хочешь возвращаться снова и снова, когда все закончится...

После пары кругов, человек, внутри которого я сижу, начинает согреваться. Утренний воздух становится теплее, и я вытаскиваю сжатые кулаки из натянутых на них рукавов. Напряженные волокна разогревшихся мышц, будто смазанные детали, работают как проверенный механизм внутренностей киборга. Я чувствую бортовым компьютером каждую клетку тела, когда нога отталкивается от асфальта. Каждое движение, каждый взмах, каждый шаг делают меня ближе к последнему кругу.

Я никуда не спешу. Я никогда не был профессиональным спортсменом, я не был вождем племени бегунов Тараумара, я не был Стивом Префонтейном. Я просто люблю бегать. Я бегаю для себя: без рекордов, без результата, без соперничества. Хотя нет, у меня есть один соперник — это человек, внутри которого я сижу...

Я всегда любил бегать.

Я бегал по лесу и по асфальту. Я бегал по песку и по горам. Я бегал по снегу и по траве.

Я бежал вперед, будто выпущенный из исправительной колонии узник в «Одиночестве бегуна на длинные дистанции» Тони Ричардсона. Мимо меня мелькали кадры прошлого и будущего, картинки моих взлетов и падений, за мной гнались лица людей, которых я никогда не забуду и лица людей, которых я никогда не вспомню.

Крошечные снежинки тают, прикоснувшись к моей горячей коже. Я дышу полной грудью, наполняя легкие утренним воздухом, будто живой водой. Каждый шаг дается все легче, я, словно реактивная белка, введенная в транс магией движения своего гигантского колеса.

В юности я занимался спортивным ориентированием и пешеходным туризмом. У меня есть записи в разрядной книжке. У меня столько грамот и дипломов, что ими можно обклеить стены комнаты вместо обоев. Я пробежал сотни километров по лесам и горам, чтобы заслужить каждый кубок и каждую медаль. Я вспоминаю то время, как красочное попурри из соревнований и сборов, из стартов и финишей, из тренировок и травм. Я не помню все победы, но я прекрасно помню самые яркие и самые важные.

Мы тренировались круглый год. Были такие месяцы, когда я был дома меньше дней, чем в разъездах.

Я никогда не получал удовольствия от бега на стадионе — мне нравилось бегать в лесу. Бегать, ломая осыпавшуюся хвою и сухие ветки. Закапывать кеды в песок, с трудом выдирая ноги из вязких километров просеки. Бежать по мокрым камням, преодолевая брод и лезть через болото, стараясь сократить кривую линию. Крапива, заросли шиповника, колючки диких растений, разрезающих на лоскуты одежду и кожу — мы носились по лесу, как неутомимая стая гончих, изматывая свою добычу. На асфальтовой дорожке стадиона я бегал, только когда сдавал нормативы в школе или участвовал в городских соревнованиях по бегу. Какой смысл бегать по кругу, словно игривый пес, преследующий свой хвост? Так мне казалось...

Скорее всего, я так никогда и не начал бы бегать по стадиону, если бы не 2000-й год.

Наша команда должна была ехать на Всеукраинские соревнования в Закарпатье. В этот же год я, заканчивая школу, поступал в Харьковскую Академию Физической Культуры и Спорта. Чтобы подготовиться к вступительным экзаменам, я начал бегать на городском стадионе. Я бегал два раза в день — утром и вечером. По три километра — такой норматив был на вступительном экзамене. С каждым днем я бегал все дольше и дольше, и очень скоро опередил нужный результат. С каждым днем я все больше пропитывался магией замкнутого круга. Магией размеченных 400 метров, которые могут длиться бесконечно. Я стал получать удовольствие, кайфуя от каждой пробежки, наслаждаясь усталостью в мышцах и скомканной работой сердца после ускорения. Скованные крепатурой мышцы от бега по асфальту со временем превратились в железные ноги супермена, способные бежать без усталости десятки кругов, преодолевая любые расстояния, словно под действием криптонита.

Я всегда бегал без музыки. Я просто бегал, плюсуя еще 400 в своей голове.

Я привык к этому стадиону. Я знал каждую ямку и лужу, будто родинки на коже его асфальта.

Меня знали сторожа стадиона и спортсмены. Меня знали мамы с колясками и толстяки, бегающие, чтобы похудеть. Меня знали футболисты и собачники. Меня знала молодежь, которая пила пиво на лавочках, и молодежь, висевшая на турниках. Все на стадионе знали, что я готовлюсь к поступлению в вуз и к соревнованиям в Карпатах.

То лето ассоциируется у меня не с выпускным и не с зубрежкой анатомии, не с вальсом на «последнем звонке» и не с поездкой в Карпаты. Я помню то лето из-за пробежек по жаре каждый день...

Наступил сентябрь. Началась учеба в институте.

Рано утром я ехал на пары, а днем и вечером мой досуг переполнялся новыми знакомствами и новыми увлечениями. Новые горизонты, новые возможности, новый мир засасывал, будто волшебный город, где все желания могли сбыться. Я словно открыл ящик Пандоры, пробуя свой организм на прочность и уязвимость, погружаясь в наслаждения и удовольствия.

Потом я устроился на работу, потом на другую, стараясь совмещать ее с учебой и развлечениями. Скоростной режим жизни был таким, что не всегда оставалось время на сон, не говоря уже о том, чтобы ходить на стадион бегать.

Теперь я бегал только на парах «легкой атлетики» в институте и на маленьком школьном стадионе рядом с домом, когда хотел вывести алкоголь из организма вместе с потом.

Никому не советую пить несколько дней, а потом бегать кроссы в теплой куртке, прорываясь сквозь обжигающий зной с залитыми солью глазами от пота. Мне все говорили, что это очень вредно, но мое сердце справлялось (в шестом классе врачи сказали мне, что у меня врожденный порок сердца и мне вообще нельзя бегать). Я верю в самовнушение и в то, что я вылечил себя сам. Я мог танцевать всю ночь в клубе, а потом переодеться и еще пару часов бегать трусцой. Я мог проснуться в другом городе и пробежать 25 километров, чтобы попасть домой, хотя в кармане были деньги на такси. Я мог зимой во время вьюги включить режим «сентиментальность» и, встав из-за праздничного стола, в 12 ночи побежать к бабушке и дедушке в деревню, до которой 37 километров. Я мог всю ночь бежать по ночному Харькову, потому что поругался с людьми, которые везли меня на машине.

Я провел десятки таких марафонов.

Я не хотел никому ничего доказывать.

Я просто бежал, потому что мне хотелось.

Древнегреческий философ Протагор сказал: «Человек есть мера всех вещей». Он имел в виду, что все люди разные, и действия, которые идут на пользу одному, могут быть летально опасны для другого. Человеком нельзя ничего измерить, так как не существует эталона человека.

У каждого из нас есть запас возможностей. У каждого есть талант, в каком он лучше, чем все остальные.

В школе у меня был одноклассник — Вадик. Ему было дано от природы бегать короткие дистанции. Он без разминки, в туфлях и джинсах, обгонял чемпиона школы на стометровке, который был в спортивной форме. Кирилл кидал железную гранату так далеко, куда не все забрасывали и мячик. Саня мог на турнике сделать такие трюки, которых не было даже в книгах для разрядников. Денис мог поднять наковальню, а Димон мог отжаться столько раз, сколько я не знаю цифр. Монстр мог делать вещи, которые я не умею делать до сих пор.

А я мог бегать. Я мог бежать долго. Долго и в любом состоянии.

Зачем я это делал?

В фильме братьев Вачовски «Спиди-гонщик» один из героев говорит: «Я быстро езжу не потому, что хочу быть гонщиком, я просто не могу без этого...». Так и я — я не хотел быть бегуном, я просто бегал, потому что не мог без этого...

Не надо повторять за мной — это просто моя история, благодаря которой я стал таким, какой я есть сейчас.

Луна сменялась солнцем, а високосный год невисокосными. Время неслось вперед, ускоряясь с каждым днем, как ямаец Усэйн Болт, ломая стереотипы о силе гравитации.

Ошибки сменялись подвигами, а последний летний дождь первым снегом.

Наверное, я лет 10 ни разу не бегал на стадионе, который так любил раньше.

В 2010 году я похоронил человека, которого любил...

Тяжело прощаться с человеком, когда не успел попрощаться...

Тяжело делить горе с людьми, которые его не разделяют...

Мне нужно было остаться одному.

Помните, как у Вонга Кар Вая: «Я много бегал, чтобы жидкость уходила с потом, чтобы на слезы ничего не оставалось...»

Я пришел на любимый стадион сырым холодным вечером.

Когда я начал бежать, я словно бежал в прошлое. Она еще была жива, и еще все можно было изменить. Я стал бегать каждый день, добровольно прячась в этом движущемся коконе, оставаясь наедине с самим собой.

Именно в тот период времени, на тех пробежках, мне захотелось написать свой первый рассказ.

С тех пор я не прекращаю бегать.

Я прекращал бегать только два раза за это время: первый раз — когда ломал голеностоп у друга на Дне Рождения во время танца. А второй раз — когда уезжал жить в другой город. Я влюбился по уши и не мог насытиться. Я не хотел терять ни на секунду ее улыбку. Короче, мне было не до бега...

На нашем городском стадионе круг 400 метров. Я просто бежал вперед, плюсуя круги в голове, было понятно, что десять кругов — это четыре километра.

Когда зимой выпало много снега, персонал стадиона расчистил дорожку для бега квадратной траектории только в двух местах, совпадающих с беговой дорожкой. Какая там была длина мне до сих пор неизвестно — может 200 метров, может 270, может 320.

Я решил бегать определенное время, чтобы не зависеть от длины дорожки.

В ноябре 2011 года у питерского музыканта Ассай вышел альбом «ОМ». Я оставил на телефоне в плеере только те песни, которые мне нравятся, и стал регулярно бегать под эти 43 минуты музыки. Расстояние, которое я пробегал, все время было разным, но время не менялось.

На своем втором телефоне я поставил себе программу для бега «Run Keeper» — теперь я мог следить за количеством километров, пробегаемых мной.

Когда весной растаял снег, я все равно продолжал бегать 43 минуты под эти же 12 песен.

Я бегаю для себя. Я не ставлю рекордов и не готовлюсь к соревнованиям. Я могу бегать раз в неделю, а могу бегать подряд семь дней. Могу бегать в четыре утра, в обед, или в одиннадцать вечера. Я бегаю в одних и тех же вещах круглый год, при минус 20 и в плюс 20. Кроссовки Nike AIR MAX, теплая синяя куртка с капюшоном и брюки от спортивного костюма.

Прошло много времени. Теперь я живу в другом районе города, достаточно далеко от городского стадиона. В 70 метрах от девятиэтажки, в которой я живу, средняя школа. Там есть маленький двухсотметровый круг, но бегать там мне не нравится.

Я езжу на стадион на машине, и после пробежки еду обратно домой.

Друзья смеются надо мной, что я езжу на тренировки, будто я Сэр Чарльз Баркли.

Я не Баркли, но он же не ходил пешком на игры «Хьюстон Рокетс».

Меня зовут Алексей и это — еще одна моя история.

У меня есть знакомая Таня. Когда она узнала, что я буду писать статью про бег, она спросила, как давно я занимаюсь бегом.

— С детства, — ответил я...

Что-то изменилось в моей жизни, а что-то я не хочу менять.

Сейчас 2:27 ночи, я заканчиваю статью про бег в журнал «Жить Интересно!» Мне нравится писать, когда весь мир спит. Мой будильник заведен на четыре утра...

Moscow будто бы сон,
В шуме листопада бег рук и ног,
Вижу напротив твое лицо,
Внутри тебя постоянный ток...

P. S. Беги, Форест. Беги...

Саморазвитие